Новый классицизм и финал постмодерна

___________________
Писатели о себе...

http://stihiya.org/work_45853.html

ПОЭМА «ПУТЕШЕСТВИЕ». ФИНАЛ ПОСТМОДЕРНА и НОВЫЙ КЛАССИЦИЗМ
_______________________________________________________________________________________________________________

Поэма «Путешествие» – это как бы «связующее звено» между игровой, иррациональной парадигмой постмодерна 70-х годов прошлого века и постмодерном современным, когда точка бифуркации (невозврата), казалось бы, уже пройдена, но мы вновь и вновь возвращаемся к восприятию мира в его классическом и неоспоримом величии.

Постмодернистское искусство отказалось от попыток создания универсального канона со строгой иерархией эстетических ценностей и норм. Единственной непререкаемой ценностью считается ничем не ограниченная свобода самовыражения художника, основывающегося на принципе «всё разрешено». Все остальные эстетические ценности относительны и условны, необязательны для создания художественного произведения, что делает возможным потенциальную универсальность постмодернистского искусства, его способность включить в себя всю палитру жизненных явлений, «подстраиванию» критериев искусства к творческой фантазии художника, стиранию границ между искусством и другими сферами жизни. *
_________________________________________________________________
* см. / О.Павловский. АЛЕКСАНДР МИРОНОВ. ПОСТМОДЕРН. /

Бесконечная художественная рефлексия постмодерна в конце-концов надоедает, визуальный эпатаж принимает все более и более привычные вялые формы, а монотонность и повторяемость – как основные эстетические категории, определяющие взаимоотношения современного художника со зрителем, – перестают нас удовлетворять.
Сама материя жизни и в Европе, и в России уже не та, из которой можно было кроить причудливые беспредметные одеяния на любой вкус, заполняя художественный рынок умозрительной продукцией, имеющей лишь сиюминутную концептуальную ценность. Война в самом центре европейского континента, реальная угроза жизни каждого человека, потеря твердой почвы под ногами – все это предъявляет к искусству новые требования…* *
________________________________________________________
* * / В.Кривулин. «Новая альтернатива крнцептуализму» /

В наше «постиндустриальное время», когда мир, не переставая быть осязаемым и вполне реальным, приобретает все более иррациональные черты, становится виртуальным и игровым миром, когда точка невозврата, как будто пройдена и впереди просматривается лишь хаос и отказ от «старой духовности» – эстетики прекрасного и приоритета нравственных ценностей над материальными, а жесткая регламентация идеологических норм сменяется игровым полем, на котором гламурно разыгрывается спектакль театра марионеток, управляемых нитями виртуальной Сети, – тогда неизбежно возникает потребность, если и не возврата к классической схеме ценностей и приоритетов, то как минимум их обозначение и фиксация их по ходу непрекращающейся мистерии образов и лиц,
которая только подчеркивает их инвариантность.

[…] Исследователи постмодернистской философии и искусства полагают, что идеологизация современного искусства, потеря им своих границ, девальвация принципов и ценностей, контроль над искусством со стороны глобальной административной сети (Hickey, 1993), а, с другой стороны, вовлеченность в систему виртуальной реальности, оторванной от подлинной реальности (Baudrillard, 1997), ставит под вопрос само существование искусства как самостоятельной сферы жизни со своими принципами, нормами и ценностями. […]

Противовесом хаосу вновь становиться романтизм. В свое время романтизм в литературе и искусстве, придя на смену устоявшимся и вялым формам классицизма, породил новую волну модернизма, которая, поглотив «прощальный вздох о красоте уходящего мира», олицетворяемый «стилем модерн», уже не оглядываясь на прошлое провозглашала новые ценности и новую эстетику, – от «эстетики впечатления» импрессионистов до тотальной экспрессии и «отказа от искусства» – триумфальному шествию поп–арта, «новой вещественности» и гиперреализма.
Сам по себе пост модерн тоже не был чем-то совершенно новым и доселе никому не известным. Подчеркнуто нелогичный и находящийся лишь в условных пространстве и времени «Тристрам Шенди» Л.Стерна, ироничные «путешествия» Дж. Свифта, несколько театральный с постоянно сменяющимися декорациями «Тиль Уленшпигель» Ш.Костера – оперировали как остановленным и зафиксированным «потоком сознания», так и «почти борхесовским (впоследствии) лабиринтом». А спустя один или два века и отточенные формулировки Г. Гессе никак не препятствовали его «игре в бисер», то есть – Игре…

[…] Сопоставляя классическую и постмодернистскую эстетику, Бодрийяр приходит к выводу об их принципиальных различиях. Фундамент классической эстетики как философии прекрасного составляют образованность, отражение реальности, глубинная подлинность, трансцендентность, иерархия ценностей, максимум различий, субъект как источник творческого воображения. Постмодернизм, или эстетика симулякра, отличается искусственностью, антииерархичностью, поверхностностью и отсутствием глубинного смысла. В ее центре — объект, а не субъект, избыток копирования, а не уникальность оригинального (Baudrillard, 1997). […]

Но возвращение к инвариантному миру все–таки возможно. В поэзии «развернутая и многоступенчатая метафора» иной раз способна не только придать определенную «изысканность» отдельно взятому фрагменту, но сам изображаемый лирический субъект приобретает многоплановость уже как субъект «объемного и надвременного видения» художника, мечтателя и творца.

[…] Постмодернизм обращается к готовому, прошлому, уже состоявшемуся с целью восполнить недостаток собственного содержания. Постмодерн демонстрирует свою крайнюю традиционность и противопоставляет себя нетрадиционному искусству авангарда. «Художник наших дней — это не производитель, а апроприатор (присвоитель)… со времен Дюшана мы знаем, что современный художник не производит, а отбирает, комбинирует, переносит и размещает на новом месте… Культурная инновация осуществляется сегодня как приспособление культурной традиции к новым жизненным обстоятельствам, новым технологиям презентации и дистрибуции, или новым стереотипам восприятия» (Б. Гройс). […]

«И все-таки она вертится!», – сказал Галилей, поднимаясь с колен.
Используя неустойчивые инновации постмодерна только как инструмент для воспроизведения зримого, звучащего и многопланового мира, художник как бы подчеркивает многовалентность каждой его части, сколь малой она не казалось бы неискушенному читателю или зрителю.

Пока скопцы с Любовью сводят счеты
и миг дрожит слезинкой на щеке,
как глухари гнездятся звездочеты
на шаг… и от судьбы невдалеке,
пока слеза горька как перец красный
и час застыл, и мелок циферблат…
– Ваш пистолет заряжен не напрасно
в чужбине, где НИКТО не виноват?
В стране, где мелок бес и голос выспрен –
едва зарозовеют небеса,
ваш шаг, Дантес, уже гремит как выстрел
над речкой, где НИКТО не воскресал...

Заключительные строки звучат как приговор, и это не приговор прошлому, но предостережение будущему, очередному витку спирали Вечности – точке координат в пространстве и на поверхности псевдосферы бытия.
Картины меняют друг друга как в театре с вращающейся сценой, но действие не прекращается, – меняются только его участники…

И школьницы оттачивали почерк
в те годы, что растают как гляссе
на блюдечке санкт–петербуржской ночи,
в бокале черной ночи Туапсе,
на берегу заснеженному килькой
и по песку с тяжелым рюкзаком...
а школьницы всё бегают на шпильках
там, где Христос тащился босиком...

Межвременные переходы почти неуловимы, автор вспоминает, наблюдает, экстраполирует…
образ ангела предстает в символическом, но и в периферийном значении единства добра и зла.

Вот Белоснежка. Тщилась тихой ласки…

…а, женщина, узнавшая печаль,
когда студеной ночью на салазках,
когда б и темноты не замечать,
везла сквозь тьму, расстрелянною ночью,
сквозь день вчерашний, порохом дыша,
тоску из коммунальной одиночки
в тот край, где ангел тихо вопрошал...
на Пискаревку, где горел как звезды
рождественский небесный карнавал,
с руками обожженными морозом...

а ангел горевал и горевал.

Поэтика постмодерна многопланова, это почти всегда инсталляция, но не перформанс, где зрителю отведено только одно четко регламентированное место и действие с ожидаемым финалом.

Душе моя, засвечены лампады –
как на молитве стоя, в неглиже
ты вспомнишь отгремевшие парады
и каблуки, и лаковость Клерже.
Душе моя, как в первый раз покайся,
припомни – как, в трехперстие сложён,
раскачивался лес на гребне вальса,
и тот почтовый, помнится, рожок...

…равносильно точности кинокадра из «Сказок Венского леса» (Большой Вальс).

...в тот час, когда воспоминанья жутки,
в ту ночь, когда непрошена слеза
– объятия красивой проститутки
и женщины прекрасные глаза,
и девушки застенчивую мину,
и девочки родившейся… когда
еще чуть–чуть, еще наполовину
непрожитые юные года…

Автор как бы предлагает зрителю и участнику действия целый каскад образов, галерею картин, он нарочно виртуализирует пространство, обращаясь к самым отдаленным уголкам памяти как зрителя и участника хэппенинга, так и своей собственной…

Пора воспомнить, что земля как сказка
рассказанная бабушкой во мгле –
все впереди, все – розовые краски
мечты приподнимавшейся с колен,
надежды, что как водится последней
нас покидает, саваном шурша...
– не задержавшись в чопорной передней,
в прыжке и круговерти антраша
на сцене, на подмостках из бетона
под грохот гимна, пение трибун
не удержать восторженного стона,
впечатав миг как след на берегу,
не устоять пред страхом и соблазном
дотронуться как праведнику до
огня плода, застив запрет и разум
листвой и полыханием плодов
в том мире как в раю, где страсти вольно
стоят в строю, и столько лет подряд
взирать на мир душе еще не больно –
поют птенцы и птицы говорят,
где громыхает ветхая телега
с ветхозаветным кучером, пока
не озабочен кровом и ночлегом
под крышей и крылом грузовика,
и ярок мир в распадах акварели,
в движении и поступи творца…

– Вам слышаться литании свирели?
мне – нет, а рад бы слушать без конца…

По–прежнему иссечены ладони
и пальцы табаком обожжены,
а каково Отцу и Антигоне
горючими дорогами войны?
По–прежнему, скитаясь, менестрели
поют про голубые небеса
и март роняет слезы по апрелю,
и синей хвоей щерятся леса,
еще зима заковывает реки
и дремлет втуне черная вода
по–прежнему, я не сказал – Навеки,
но я не говорил, что Никогда…

Далее автор прибегает к приему deus ex machina (вмешательству свыше) совершенно в духе Дж. Толкиена, но без запланированного неожиданного и счастливого эпилога столь характерного для жанра фэнтези.

«…зеленых смыслов и созвездий скверны,
где Флора нам являет чудеса...
Ваш труп, Ти Эс, уже созрел, наверно,
над Темзой, где так страшно воскресать?…»
____________________________________________
Александр Миронов. «Путешествие»

…и фонари как факелы процессий
Катриду вновь пронизывают тьму –
стенает зал, мы здесь и снова вместе, –
душа, мне было плохо одному,

душа моя, раскрой свои объятья
цветку, старухе, женщине, пчеле...
и окунись в узор и шелест платьев,
в муз`ыке шпор и блеске эполет,

храни мечту как чековую книжку,
блесну сомнений, отблеск вышних гор
пока кипит и пенится Париж, как
когда–то ликовал Эриадор.

. . . . . . .

– Который час? – мне отвечают: – Вечность…
и звездные распады за окном...
Под куполом засеребрился Млечный.
– Который день? – мне отвечают: – Гном…

И гномы, (чем Империя богата)
и орки кресел плюшевых и стен –
отважные имперские солдаты
и тролли механических систем –

все как один от королей до стряпчих –
кто с кем – от королевы до пажа
то дев крадут, то золотишко прячут,
покуда эльфы крыльями жужжат!

Цитаты органично входят в текст и становятся его частью,
одновременно приобретая и новое звучание, сцена на мгновение
превращается сад теней, где тени Натал`и или «воспитанника Царского села» отнюдь
не символы, совсем не намеки… но легкий посыл всадника и ликование Пегаса…

…маячил май обложкою упругой –
то Форбса, то Плейбоя корешком –
«…осточертело, я летел по кругу
в то время, как Вергилий шел пешком»…

в тот час ночной, когда все кошки серы,
все фонари до слез воспалены,
а мир висит на ниточке, во-первых,
а во-вторых, – в преддверии войны,

пока не все закончены вопросы
и бьются лбами как форель о лед –
«Ваш меч, Бретон, уже расцвел как посох
в стране, где Сам Себя не узнает?» –
доколе жизни теплится отрада
и Натал`и по–прежнему мила...

...черемуха пуржит в аллеях града
воспитанника Царского села…

Для мета–постмодернизма уже не существует смысловых и лексических преград,
грубая речь простолюдина растворяется как эхо в шелковой круговерти маркиз,
в кружевах «божественной Натальи Гончаровой…»

...покуда дом как временный ночлег,
а, знай, – сопит из окон и отдушин,
пока черемух облетает снег
и мир летит со всех своих катушек –
тогда и вам не терпится шарад
и жизни озорных головоломок –
созвездие бильярдного шара
и отблеск луз и копий, и излом их,
упрямый борт, и парусом, пока
упруг и не полощется по ветру,
флажок машинописного листка
причуд и сногсшибательных поветрий,
рыданий амфитеатра и райка,
и ожиданий от раздачи фантов
корзинок виртуального мирка –
ботинок разбежавшихся по вантам,
пустых надежд, обид, сомнений, слёз
и чудных, и волнующих мгновений
одних... среди как водится берёз
российских весей... или тополей их,
но не одной березкой Русь жива
и траурный наряд не уготован

пока вам снятся эти кружева
божественной Натальи Гончаровой…

Мир, совершенный в своем безумие, мир грез и мир игры – он более чем реален.
В этом мире не говорят, но слышат, внимают, но не расточают похвал, – «есть только миг между прошлым и будущим…»

…пускай идея уповает на
лишь кодекс невиновности презумпций –
настолько же безумна и верна –
настолько же верна, как и безумна,
безумен мир, безумны тень и свет,
безумна ночь в своем сиянье белом
безумцем представляется поэт…
в тот час, когда шампанское кипело
мы просто забавлялись, как игрой
теней и слов под сенью этих комнат –
шагов и жестов – словно мишурой
и болтовней прекрасных незнакомок…
на вернисаж, на плаху, на верстак
муз`ыку слез и жестов, и ужимок,
но чудное мгновение не так
волнительно, как и непостижимо,
когда слова трещат как веера
отдай концы, пусть пол скрипит как сходни –
идешь, не зная завтра и вчера,
по ниточке вчерашнего сегодня,
по проволоке, лезвию ножа –
и чуден миг, и оступиться страшно –
мой бог! совсем ужель не дорожат
мгновением как будущим вчерашним?

Если наши чувства по–прежнему полны ожидания, а надежда не покидает нас и на пороге пропасти, если мир и в самом деле таков, каким мы хотим его видеть – никакой обман и уловки иллюзиониста не смогут сделать этот мир менее прекрасным. Мы не отдаем себя на произвол стихии и хаоса, но внимаем и повинуемся калейдоскопу грез и видений запертые в бетонном каземате лжи и наветов. Постмодерн не претендует на роль какой–либо новой реальности, постмодерн принимает условия игры и делает паузу как перед броском через пропасть непонимания и зла, а пропасть в два прыжка не перепрыгнуть…
Кажется, еще одно мгновение и на волнах, и под всплеск рулад постмодерна закачается «кораблик нового классицизма», возрожденного звуками волшебной флейты одинокого музыканта.

…еще певцы не разбивают Лиры,
а Эрат`о лукава и мила…

и уроженцам Северной Пальмиры,
и пилигримам Царского Села…

. . . . . . .

.

Новый классицизм и финал постмодернаПоэзия

Новый классицизм и финал постмодерна

Новый классицизм и финал постмодерна
Поэзия